Большая «К» и маленькая «Ко» - Юлия Чаттерджи

– Ты мне что-нибудь сыграешь? – это я Варварке.

Варварка, в отличие от меня, может даже Шопена сыграть. Но на этот раз она была не в настроении. А я так люблю, когда у нее из-под пальцев начинает литься какая-нибудь мелодия. Душа моя в этот момент поет и Шопену подпевает. У Варварки с музыкальной школой что-то там не складывается. Вернее, с учительницей. Гармония не складывается.

Видит Варварка музыку по-другому. Каждый в музыке видит свое. Когда я слушаю Шопена, то вижу белого лебедя.

А мой папа любит музыку к балету «Спартак». Это Хачатурян. И когда я эту музыку слушаю, то представляю… Волгу. Чем дольше слушаю, тем вижу Волгу все дальше и дальше. Когда я впервые увидела Волгу, в городе Калязин, мне она показалась огромной: широкой и глубокой. Папа тогда сказал: «Разве здесь она широкая и глубокая? Ты не видела Волгу дальше». Теперь я знаю, как можно увидеть ее «дальше».

А мама моя любит «В пещере горного короля». Это Ибсен. Нет, Ибсен написал пьесу-поэму «Пер Гюнт». А Григ написал музыку. Сюита тоже называется «Пер Гюнт». И там есть разные части, например, «Утро». Или – «В пещере горного короля». Вот слушаешь «Утро» – и сразу хочется встать и посмотреть рассвет. Пока воздух прозрачный. А если ты уже вошел в пещеру, то становится и сладко, и страшно. Когда мне в детстве читали сказки, мне тоже было и сладко, и страшно. И вам тоже наверняка так бывает, когда читаете сказки. Давно не читали? Но слушать-то любите, правда?

Я все никак не разберусь: для меня тот, кто пишет стихи, – это музыкант, а тот, кто пишет музыку, – это художник, а тот, кто пишет картины, – это кудесник. А кудесник – это поэт. Он творит чудеса. А чудеса – это стихи, музыка, картины. Вот так-то. Интересно, учительница Варварки видела когда-нибудь чудеса?

– Варварка, здорово, что ты к нам в класс пришла, правда?

Варварка пожимает плечами. Потом кивает. Она в окно смотрит и молчит, но я-то Варварку знаю: если она молчит и в окно смотрит, значит, – ей хорошо. И если она терпит мою болтовню и меня не прогоняет, значит, я ей не мешаю. И нам обеим хорошо. Это ведь, правда, хорошо, когда есть с кем вместе посмотреть в окно?

Я вдруг понимаю: Варварка расстроена, что школа переезжать будет. Она ведь только недавно к нам пришла.

– Ты из-за школы?

Варварка кивает.

– А кстати, я тебя не спрашивала: где ты раньше училась?

Варварка кивает головой в левую сторону. Там – крыши и крыши. Где среди них – Варваркина старая школа? Через крыши не перепрыгнешь взглядом. А может, и не надо?

– А где именно? И почему ты оттуда ушла?

– Номера я не помню. Ушла, потому что с одноклассниками не сложилось.

– Не помнишь? Ты же с цифрами дружишь.

– Не очень. Номера телефонов и дни рождения не могу вспомнить, даже бабушки мои обижаются.

– А мама? Ты хоть ее день рождения помнишь?

Я вдруг поняла, что сделала ошибку. Про маму Варварки я вообще никогда не слышала. А не слышала, потому что не спрашивала. А не спрашивала, потому что зачем спрашивать про то, что есть само собой. Как воздух или солнце. Как ветер.

Варварка стояла, прикусив губу. А глаза ее смотрели, не мигая, через крыши. Скользили по крышам и тучам, которые в тот день были так низко, что любой дом казался тучерезом. Уж где-где, а в Москве тучерезов хватает. Иногда даже тучи не могут так высоко подняться, как дома. Машут крыльями тучи, но взлететь над крышами не могут. И обрушиваются на людей всей своей тяжестью. Я почувствовала, что над Варваркой нависла такая туча. А надо мной мама небо расчистила и солнышко протерла. Потому я такая веселая. Раньше я об этом даже и не думала никогда.

– Мамы нет. Бабушки есть.

Я съежилась. Растерялась. А растерялась, потому что Варварка сама съежилась как от удара.

– У тебя ведь целых две бабушки. И живут обе вместе с тобой – вот счастье! – я неловко пыталась перекинуть мостик к Варварке, которая уплыла от меня туда, куда я доплыть не смогла бы при всем своем желании…

– Ну-да, – улыбнулась Варварка. – Видишь, и тебе пирожков хватает.

Я вдруг вспомнила, как рвалась Варварка на похороны Ирены. Туда детей не пустили.

– Это будет очень тяжело для вас, не надо вам туда ходить, – сказала директриса и осеклась, взглянув на Варварку.

– Я все знаю, – сказала Варварка тогда, громко отчеканивая слова.

– Я знаю, что ты знаешь, – тихо произнесла Наталья Ивановна. – Прошу тебя, не надо вам. Я знаю, как вы все Ирену Сергеевну любили. Мы тоже очень ее любили, правда. Смерть никогда не приходит вовремя… Но тут… Ночь пришла, хотя утро еще не кончилось.

И все мы разревелись, как маленькие девочки, вместе с нашей Натальей Ивановной…

– А с одноклассниками как раз из-за бабушек я поссорилась, – продолжала Варварка. – Понимаешь, все живут с папами, мамами, с братьями – вот как ты, с сестрами. А я – с бабушками. Один парень из класса узнал и жить не давал: «Как там твои бабки доисторические, еще не померли?»

– Может, он тебе завидовал, ему просто хотелось пирожков? – спросила я, попробовав-таки это чудо рук человеческих.

Варварка вернулась из своего путешествия по облакам, где она бывала часто. Вернулась, потянулась, облокотилась на подоконник и, взглянув на меня, прыснула:

– Он точно позавидовал бы тебе, если бы тебя сейчас увидел!!

Я не удержалась и показала язык Варварке. Та захохотала еще больше. Варварка, если уж рассмеется, остановится не скоро. И я, конечно, – туда же. Когда отсмеялись, Варварка просто и серьезно сказала:

– Понимаешь, бабушка Поля – старшая сестра моей бабушки. Она замуж так и не вышла. Не успела выйти. У них такая любовь была, но его убили.

– Но после войны ведь СТОЛЬКО ЛЕТ прошло! Неужели она больше никого не встретила?

Я подумала, что живу на свете целых одиннадцать лет. У меня столько всего произошло за эти одиннадцать лет. Если вам рассказать, вы не поверите! А лучше – если вам мама расскажет. Она больше меня помнит.

– Да сколько бы ни прошло… Бабушка Поля говорит, для нее все, что до войны, – это как вчера. А сама война для нее как будто и не кончалась вовсе. Она до сих пор за меня каждый день тревожится, как будто я в бой ухожу. А вот бабушка Соня замуж вышла. Она моложе Поли на десять лет, поэтому ей повезло. Она влюбилась, когда война уже кончилась.

Я даже никогда не думала, как хорошо жить, когда война уже кончилась. А еще лучше – если она давно не начиналась и не собирается начинаться. Неужели война – это как погода, и предсказать ее невозможно?

– А сколько же бабушке Поле лет?

– Девяносто пять.

– ??? И что, она печет такие хорошие пирожки?

– За свои девяносто пять научилась. Печет вообще-то бабушка Соня, а Поля ей помогает. А иногда – и я помогаю, ты что думаешь? Хочешь, я и тебя научу?

Я закивала, жуя и обдумывая предложение.

– Понимаешь, у них, кроме меня, никого нет. И еще – Анечки. Но она давно умерла, только стихи остались.

– Анечки?

– Да. У нее – очень много стихов о войне. О той самой. Которая шла, когда бабушки были еще молодыми. А потом в нашей стране шла война со своими.

– Это как?

– Да так, обвиняли хороших людей плохие. Соседей – соседи. И про это Анна писала, потому что с ней тоже воевали.

– Анна?

– Ее звали так – Анна. Ахматова.

Я скоро пошла домой, потому что к бабушке Поле должен быть прийти доктор.

Глава 3

И новая история

По дороге я встретила Сеньку. Это мой брат. Младший. Он очень похож на Саньку. Это тоже мой брат. Младший – тоже. Они с Санькой – близнецы. Представляете, каково мне жить с двумя братьями! С младшими! Да к тому же – с близнецами! Кто всегда виноват, если они что-то натворили? Конечно, я! Я старше их на целых полтора года. К тому же мои братья – как две капли воды. Только одна капля воды – вытянутая, а другая – кругленькая. А так – не отличишь. Смотришь на Саньку и думаешь: «Когда это Сенька успел растолстеть?»

Характеры – один в один. Любят: бороться, пихаться, сидеть на буфете (у нас есть «волшебный буфет для души и конфет», как говорит мама), читать про приключения, играть на айфоне и, хочу надеяться, родную сестру. Не любят: нотации, нравоучения, тишину. Тишина хороша только утром, когда хочется спать, а вставать все-таки надо. И, к сожалению, не любят родную сестру, когда она ругается. Ругается сестра на братьев, чтобы ее потом не ругали. Родители – за испорченную мебель, и учителя – за испорченные тетрадки.

– Чего делал целый день, Сенька?

И Сенька стал взахлеб рассказывать. Он сегодня принес в школу жука. Заводного. Ведь и Сенька, и его друг Кирюха любят Марка Твена. А Марк Твен про жуков все знал. И не только про них.

Кирюха с мамой недавно купили дом под Москвой. Чтобы его купить, пришлось продать комнату в коммуналке в Москве. Но ведь Марк Твен давно говорил: «Покупайте землю! Ее больше не производят!»